Эльфрида Елинек - Перед закрытой дверью [Die Ausgesperrten ru]
Ханс слышит еще, что сосед, который, конечно же, не имеет никакого понятия о том, сколько всего может и должен уметь настоящий мужчина, был в Альпах, катался на лыжах в Этцтальской долине. Как и всегда, когда он бывает в горах, он беспрестанно думает о школьнице, которая сидит с ним рядом. «На первый взгляд может показаться странным: какая же здесь связь? Объясняется же это тем, что ввиду величия гор я погружаюсь в глубокомысленные раздумья, а разве дружба, любовь и верность — не суть проявления человеческой глубины?» — ставит вопрос школьник, школьница же сообщает в ответ, что тоже ездила кататься на горных лыжах, только в другое место. И вновь их связывали лишь слова на бумаге. «И телеграмма, которая до тебя так и не дошла: Счастливой Пасхи et basia mille[14]. Бригитта».
Ханс хочет заказать пива, а потом еще повторить, но Софи уже заказала для него кофе и коньяк. Софи облачена в молчание, дополняющее темную плиссированную юбку и темный пуловер. Погружен в молчание и Ханс, но уже в дополнение к дорогостоящей одежке ее брата. Вокруг него точит лясы сама невинность, треплются сынки и дочки, как будто им за это деньги платят, чешут языком о таких же невинных вещах, делах и поступках. Ханс же не сынок и не дочка, потому что он сын того, кто был никем.
Пратер[15] в первых лучах утреннего солнца, мокрая трава, мокрые листья, блаженство такого раннего вставания, кивающая лошадь, искрящаяся снежная пыль, звон стальной лыжной окантовки по вечному насту горного склона, веселый визг, когда кто-нибудь летит в снег, а потом — вечеринка в узком кругу, горная хижина, пунш или глинтвейн, альпийские песенки и танцы под гитару или гармонику, а после всего — тот самый шаг за дверь на скамеечку, когда все переглядываются вам вслед, взгляд на усеянное звездами зимнее небо, первый поцелуй и кто-то, срывающий для тебя звезду.
Хансу страсть как хочется попробовать такой вот настоящий бисквитный торт с целой горой сливочного крема, чего Софи ему не разрешает. А еще ему нельзя много пить, а потом горланить песни или сплевывать куда попало.
Увлекательные автомобильные прогулки, во время которых старшие братья или сестры попеременно берут на себя роль шофера: отец к окончанию школы подарил небольшое авто, и тебе потом тоже подарит. Домашние музыкальные вечера в гостиной, стены которой отделаны деревянными панелями, отец играет на виолончели, мама — на фортепьяно, по профессии она врач, сестрички и братья играют на флейте или на скрипке, обожаемые родителями сверху донизу, канун Нового года в вилле на респектабельном Земмеринге, хохот, хихиканье, поцелуи, молодежь тащит провиант, необходимый для развеселой вечеринки, в дом, наверх, что с работой имеет столько же общего, сколько, к примеру, мойка собственного автомобиля с загрузкой доменной печи, с каким удовольствием, с какой огромной радостью Ханс перетаскивал бы грузы и потяжелее, такие тяжелые, что все бы только диву давались, на него глядючи. Хлопотливое нетерпение перед отъездом к Троицыному дню в романтический старинный монастырь, чтобы в духовных упражнениях и созерцательном погружении в себя найти путь к самому себе, тому самому, которого утратил, чтобы потом, по окончании, говорить, что совершенно невозможно описать атмосферу этих дней Пятидесятницы. Они любят часто повторять, что невозможно выразить в словах какую-либо атмосферу, но используют для этого невероятное множество слов, не верится даже, что все их может знать один-единственный человек, но им они все известны. «Троица, — говорит школьник, который успел уже стать студентом, — Троицын день — напоминание о силе, о Святом Духе — или, быть может, за этим кроется что-то иное?»
Ханс навостряет уши, потому что уж наверняка за этим кроется что-то иное. Да не любовь ли к девушке? Сила излучения данного переживания, скорее всего, совершенно исключает что-либо иное! После завтрака ведутся дискуссии о верности и тому подобном, потом объединенными усилиями сооружается какой-нибудь обед, а после него — снова побеседовать о долге и страсти. Иные богослужения так прекрасны и глубоки и при этом настолько скромны — просто до костей пронимает.
Хансу позволили все-таки съесть еще и мороженое, и он взволнованно шлепает ложечкой по непривычной зелено-розово-коричневой жиже, поросенок этакий.
— Ну не свинья ли я чумазая? — задает вопрос Ханс, в ответ на что Софи улыбается.
— А теперь мне все-таки хочется кусок шоколадного торта.
— Да тебе плохо станет.
Никто и никогда еще не видел, чтобы Софи что-то ела, и все-таки она как-то питается, потому что ведь она сохраняет в себе жизнь, ходит повсюду, а значит, расходует калории.
Празднование дней рождения, когда все любят всех и ничтожно мелкие неурядицы лишь усиливают любовь вместо того, чтобы разъедать ее, подобно дымящейся азотной кислоте; прохлада церкви, вольнолюбивые слова, но в меру, гитарные аккорды, единение и согласие сплоченной компании, после чего уже настала пора прощаться с отцом Клеменсом. Как жаль! Доклады с показом диапозитивов, веселые и в то же время интересные. Вечерние прогулки под звездами на приобретенной в собственность земле или неподалеку от нее. Нечто, обозначающее новое начало, новую почку, которая должна распуститься. «Вечное есть тишина — звук преходящ», — заносится в соответствующий дневник. Солнышко, родители, которые понимают друг друга, посещение древних замков, расставания, грусть, к которой примешивается радость, потому что новые встречи вполне вероятны, братья и сестры, помогающие пережить разлуку с помощью остроумных настольных игр, братья и сестры, которые даже ссорятся смеясь, фортепьяно, Дебюсси, полотна импрессионистов, озеро, овечки, мельница в лесу, золотистые облака, пешие походы с рюкзаками за спиной. Встречи накоротке, далеко идущие планы, концерты Хофбургской придворной капеллы, джаз-клубы, лимонад, бассейны, головокружительный спуск по склону Гемайндеальпе, жаль, снега маловато, травмы от падений на лыжах, которые, однако, быстро заживают, забавы, помогающие забыть про больничную постель. Чувства, которые захватывают, сюрпризы в дни рождения, певцы на домашних вечерах, когда слушали Фишера-Дескау, помнишь? Постель, в которой придется полежать пару деньков, температура, которая скоро проходит, посещения картинных галерей, похвальная оценка, полученная за классную контрольную по латыни, что надо обязательно отметить. В гостях у бабушки. Дождь, темное небо, уличные огни, заднее сиденье в машине, булочки с салями, морщинки от смеха, фото на память, шелковая косынка, интегральные уравнения, отрывок из Цицерона, размышления о том, можно ли ради истины делать других несчастными или нет. Что есть правда, что есть ложь и что есть лицемерие? Новые пластинки, тихие беседы при свечах. Красивые платья — и самое первое вечернее платье, надеваемое для посещения Бургтеатра, который очень понравился. «Дон Жуан» в Венской опере тоже очень понравился. Мальчик, которого знаешь только по теннисному корту и помнишь, что у него сильная резаная подача, вдруг помогает тебе снять пальто в гардеробе, его словно подменили, а потом он целует тебя в парке. Переходит тем самым границу, которая разделяет ребенка и взрослого. Серьезное событие, которое празднуется всей семьей. Момент, когда все представляется бессмысленным, когда лица оказываются пустыми масками, когда стоишь перед бездной, когда не видишь уже никакого выхода и т. п. и страдаешь, есть множество выражений, точно описывающих данное состояние. Проблема эта в тот же самый момент подвергается подробному обсуждению в узком кругу друзей, которое оканчивается общим взаимопониманием, чем автоматически заканчивается и сама проблема. Любовь. Лишь невежде подобает злиться, мудрый понимает, или еще одно изречение, где под конец человек ближе всего оказывается к любви Божественной. Что-то скрепляется длительным поцелуем и завершается миром. Разговоры на французском и на английском.
Верхние зубы Ханса впиваются в нижнюю губу, всю изгрыз, там сейчас дырка будет, что все-таки лучше, чем если бы перед тобой возникла принципиальная пропасть. Однако существует принципиальное взаимопонимание между ним и Софи, потягивающей через соломинку лимонад. У ее матери сегодня с утра снова был истерический припадок с воплями, после чего она поехала в свой банк, где ей что-то надо было сделать. Ханс, как всегда, играет мускулами, отнюдь не в прятки, он ерзает на стуле туда-сюда, как будто полные штаны наложил, доверительно подмигивает Софи и повествует, в свою очередь, о колоссальной попойке, во время которой один или несколько его приятелей ни с того, ни с сего принялись выступать, стали дебоширить, да еще как, разбили что-то вдребезги. Говорит он слишком громко, все слышат, никто не понимает, но окружающие проявляют терпимость по отношению к тому, чего не понимают; там же, где терпимости недостает, ее создают посредством обмена мнениями.
